Е. А. ЭНГЕЛЬГАРДТУ
<Ялуторовск>, 21 марта <1>845 <г.>

     "Три дня гостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган со воей Дросидой Ивановной, двумя крикливыми детьми и ящиком литературных произведений. Обнял я его с прежним лицейским чувством. Это свидвние напомнило мне сразу живо старину - он тот же оригинал, только с проседью в голове. Зачитал меня стихами донельзя; по правилу гостеприимства я должен был слушать и вместо критики молчать, щадя постоянно развивающееся авторское самолюбие.
     Не могу сказать вам, чтоб его семейный быт убеждал меня в приятности супружества. По-моему, эта новая задача провидению устроить счастие существ, соединившихся безо всякой данной на это зесное благо. Признаюсь вам, я не раз задумывался, глядя на эту картину, слушая стихи, возгласы мужиковатой Дронюшки, как ее называет мужинек, и беспрестанный визг детей. Выбор супружницы доказывает вкус и ловкость нашего чудака, и в Баргузине можно было бы найти что-нибудь хоть для глаз лучшее. Нрав ее необыкновенно тяжел, и симпатии между ними никакой. Странно то, что он в толстой своей бабе видит расстороенное здоровье и даже нервические припадки, боится ей противоречить и беспрестанно просит посредничества; а между тем баба беснуется на просторе он же говорит: "Ты видишь, как она раздражительна!" Все это в порядке вещей: жаль да помочь нечем
     Между тем он вздумал было мне в будущем генваре прислать своего шестилетнего Мишу на воспитание и чтоб он ходил в здешнюю ланкастерскую школу. Я поблагодарил его за доверие и отказался. Спасибо Вильгельму за постоянное его чувство, он точно привязан ко мне; но из этого ничего не выходит. Как-то странно смотрит на самые простые вещи, все просит совета и делает совершенно противное. Он хотел к Вам писать с нового своего места жительства. Прочел я ему несколько ваших листков. Это его восхитило; он, бедный, не избалован дружбой и вниманием. Тяжелые годы имел в крепости и в Сибири. Не знаю, каково будет теперь в Кургане, куда перепросил его родственник, Владимир Глинка, горный начальник в Екатеринбурге.
      Напрасно покойник Рылеев принял Кюхельбекера в общество без моего ведома, когда я был в Москве. Это было незадолго до 14 декабря. Если б Вам рассказать все проделки Вильгельма в день происшествия и в день объявления сентенции, то Вы просто погибли бы от смеху, несмотря что он тогда был на сцене трагической и довольно и довольно важной..."

Ваш Jeannot