Не стоит относиться ко всем опубликованным здесь произведениям как к историческим документам. Фантазия художника безгранична. ;-)
И если Юрий Тынянов, например, историк по сути своей, очень бережно относится
к архивным документам, историческим фактам, только заполняет "белые пятна",
дорисовывает облик героя согласно собственным представлениям и колориту эпохи,
немножко поэтизируя и приукрашивая, но находит близкие и интересные ему
события и личности в истории, то Дмитрий Мережковский, взяв имя и фамилию реально
существовавшего человека, создает абсолютно другого, в уста и поступки его
вкладывая свои мысли и чувства.
Примечания:
По щелчку на название произведения вы попадете на страничку в интернете, где можно прочитать и/или скачать данное произведение.
Кнопки - "предыдущая" и - "последующая" связывают книги об одной и той же исторической личности.
"Самая яркая книга в пользу легенды"В книге только несколько упоминаний о декабристах. Среди событий, последовавших за известием о кончине императора, названо
"возстание 14 декабря". Сказано, что некий Волконский точно не князь декабрист Сергей Григорьевич etc.
Над "Декабристами" Толстой работал с большими перерывами в течении многих лет. Из письма А.И Герцену: "Я затеял месяца 4 тому назад роман,
героем которого должен быть возвращающийся декабрист... Декабрист мой должен быть энтузиаст, мистик, христианин, возвращающийся в 56 году в Россию
с женой, сыном и дочерью и примиряющий свой строгий и несколько идеальный взгляд к новой росии". Роман остался незаконченным.
Толстой намерен был "написать историю Александра первого с точки зрения Кузмича", под именем которого якобы скрывался в Сибири Александр I
в последнии свои годы став отшельником. Когда Толстой узнал, что Тождество Александра I и старца Федора Кузьмича является легендой, он все-таки писал:
"Пускай исторически доказана невозможность соединения личности Александра I и Кузмича, легенда остается во всей своей красоте и истинности"
Однако продолжать "Записки" Толстой не стал, оставив их далеко не законченными. Комментарии к Собр. соч.1959 г.
Впервые: в 1891 г. в женевском издании М.К.Элпидина. В 1899 г. В.Г.Чертков
издал в Англии антимилитаристский сборник, куда кроме "Николая Палкина"
вошли ещё рассказы: "Работник Емельян и пустой барабан" и "Дорого стоит". В
России попытка напечатать статью была сделана в 1906 г.: в октябрьской
книжке журнала "Всемирный вестник" и отдельными брошюрами, отпечатанными в
том же году московской типографией Вильде и петербургским книгоиздательством
"Обновление". Все эти издания были конфискованы. Первым русским изданием
стала брошюра, выпущенная в Петрограде в 1917 г.
Книга - последняя часть трилогии "Странная персона" (Книга первая "Странная персона", книга вторая "Под звездой Кутузова") Место действия ее - Кишинев, Бессарабия пушкинских, декабристских времен 1820-1823 гг.
От автора:
Верный своему обыкновению, уведомляю читателя: решительно все документы (равно как действующие лица и исторические обстоятельства), опубликованные в книге, то есть служебная и частная переписка, подлинны
Книга о Федоре Федоровиче Матюшкине (1799-1872), мореплавателе, адмирале (1867 г.), лицейском товарище Пущина и Кюхельбекера, получившем от друзей прозвище "Плыть хочется",
участнике кругосветных экспедиций В. М. Головнина 1817-19 и Ф. П. Врангеля 1825-27, председателе морского ученого комитета (с 1858 г.), а главное - хорошем человеке.
Дорога на Голодай (1992) (Рассказ)
"Событие увиденное в необычном ракурсе, - казнь декабристов глазами исполнителей, офицера и палача" от издательства Вагриус, выпустившего в 1999г сборник "Жемчужины Фидла", куда вошел рассказ.
"Летом восемьсот двадцать шестого окрест Петербурга тлели болота, возгорались леса, душно было, мглисто. Императорский Жеребец рвался к Неве, к водопою..."
Юрий Давыдов
Про еврейский вопрос в XIX веке и про декабристов:
"Слово не воробей, и Пинхус Бромберг это знал. Да в вдруг и обратился в
родные палестины: "Постарайтесь найти человека, умеющего делать
обрезание".
Тайна переписки? Не было ее и не будет. Письмо скопировали.
Сакраментальное - "обрезание" - подчеркнули. А рядом, на полях, толстым
красным карандашом обозначили увесистый знак восклицания. Получилось
графическое изображение предмета, обреченного живосечению.
Спецслужба города Петербурга однажды и навсегда выяснила, что Петр,
апостол, извините, еврейской национальности, давно обрезан. Однако
спецслужба справедливо полагала, что крайняя плоть нужна, а крайние
взгляды не нужны. И посему возникло дело "О противозаконных действиях
еврея Бромберга". Дело серьезное, архисекретное..." Юрий Давыдов
А дальше все смешалось: Пестель, Наполеон, etc. И в "лучших
традициях классики" "маленький человек" - Пинхус Бромберг.
:"Судьбы двух узников - декабриста, поэта Кюхельбекера и
вождя иудеев, тоже поэта, персонажа из "Ветхого Завета".от издательства Вагриус, выпустившего в 1999г сборник "Жемчужины Фидла", куда вошла повесть.
"...Вначале было слово. И вот что интересно: не матерное.
Однажды, стоя на часах в тот час, как южный ветер тучи развевал,
Кобылин ахнул поэтически: "Прелестное небо!". И Кюхельбекер ахнул
следом.
Конечно, Карамзин посредством бедной Лизы давно уж объяснил, что и
крестьянки любить умеют; Кюхельбекер с этим согласился априори.
Но... тут. Солдат не только чувствовал, он чувство изъяснял. Каков
Кобылин!..." Юрий Давыдов
Мальчики (1991) (Рассказ)
На нескольких страницах - жизнь Александра II от первого детского испуга 14 декабря 1825 г. до смерти от руки бомбиста, на фоне гибели мальчиков:
флейщика морского экипажа на Сенатской, метальщика Гриневицкого и прохожего мальчика, случайно оказавшего 1 марта 1881 года в том самом месте на набережной Екатериниского канала, где сейчас стоит Храм Спаса на Крови.
Синие тюльпаны (1988-89)
Роман. Бывший узник ГУЛАГа Милий Алексеевич Башуцкий, пишет книгу об Александре Христофоровиче Бенкендорфе, начальнике III Отделения.
"Оригинальная трактовка поведения известного исторического лица" от издательства Вагриус, выпустившего в 1999г сборник "Жемчужины Фидла", куда вошел роман.
"...Но и вчера, и третьего дня, и раньше он созванавал близость срока, когда всю эту "прагматику", все эти уловки, пусть и постыдные, накроет тень полковника Вятского полка, повешенного на кронверке Петропавловской крепости, и ему,
Башуцкому, некуда будет деться. Нет, не от сытовых - от себя. И не потому лишь, что полковник Вятского полка обернется единомышленником генерал-лейтенанта Бенкендорфа, а потому, что казненный первенец русской свободы
встанет из могилы предтечей гранитного регулировщика - там, на известной московской площади."
Юрий Давыдов
"Это роман - как бы вам сказать? - почти о Пестеле, но не совсем о Пестеле: где-то он немножко и обо мне,
и о вас, и о нас. Я не знаю, что у меня получится, но пока мне нравится эта работа." Из выступления Булата Окуджавы летом 1969 года.
"...хочу рассказать подлинный материал, котрый я извлек копаясь в старом хламе... Вот произошла такая история, представьте себе.
В конце 18 века молодой австриец, учитель истории и естественных наук, - под влиянием ли женщин, или военных оркестров, или патриотических речей -
напялил на себя лейтенантский мундир и вместе с австрийской армией вторгся в пределы Италии, и завоевал ее. далее-->" Из выступления Булата Окуджавы. 1981 г.
"...А история меня привлекает - XIX особенно, наверное, тем, что она не столь далека, чтобы выглядеть недостоверной,
и в тоже время не столь близка, чтобы потерять загадочность. Мне очень интересна. Потом, видите какая штука, мы в наш бурный и сумашедший век - утрачиваем много из того, что было тогда.
Я не склонен идеализировать прошлое совершенно, но понятие "чести", "благородства", "высокой нравственности" нами утрачивается постепенно - нам некогда этим заниматься. А мне это нравится." Из выступления Булата Окуджавы. конец 1984 г.
"Нет, конкретных лиц таких не было. Но было очень много подобных. Поэтому, когда вы широко знакомитесь с ситуацией,
со временем, у вас возникает некоторый обобщенный образ." Из выступления Булата Окуджавы. 1985 г.
Книга о судьбах людей, причастных к войне 1812 года, миру, декабрьскому восстанию года 1825 и, конечно, о Любви.
При чтении постоянно возникает ощущение что книга эта о нашем времени, точнее, она вневременная, вечная,
стоит только заменить обычную почту на электронную...
Герой повести носит имя и фамилию младшего из братьев-декабристов Бестужевых - Павла.
События книги вымышлены, они лишь отчасти совпадают с эпизодами из жизни Николая Бестужева,
старшего из братьев. Слова, которыми говорят герои повести, больше подходят революционерам года 1917,
нежели людям 20-х годов века 19-го. Очаровательная, но очень советская полусказка-полубыль,
с непременными атрибутами романтической повести 19 века: георгафические исследования, дуэль, благородство помыслов и поступков,
и, конечно же, любовь (желанная, взаимная, но недостижимая из-за множества жизненных препятствий)
к девушке с прекрасным именем Анна. Произведение очень близко по духу повестям другого из братьев, Александра Бестужева-Марлинского
Книга начинается от лица студента Гаврилы Романовича Кружовникова, сосланного в Петровский
завод в 1882 году. Многое еще напоминает, прожившего там 39 лет декабриста Ивана Ивановича Горбачевского.
А продолжается как воспоминания, размышления самого Ивана Ивановича.
"...Он почти не справлялся с архивами, так как все они были у него в голове. Своим творческим воображением
он задолго до написания книжки пережил всю жизнь Кюхельбекера как свою собственную, органически вжился в ту эпоху,
усвоил себе ее стиль, ее язык, ее нравы..." Корней Чуковский."...Тынянов так хорошо знал материал,
что почти не заглядывал в архивные материалы... Но самое совершенное знание материала, не создает еще художественного произведения...
Опираясь на то, что можно назвать лишь тенью поступка, мысли, чувства, он угадал главное в истории жизни и деятельности Вильгельма
Кюхельбекера. Писатель и революционер, "пропавший без вести, уничтоженный, осмеянный понаслышке", как писал Тынянов о нем, ожил
перед нами во всей правде чувств, со всей трогательной чистотой своих надежд и стремлений." Вениамин Каверин.
"В "Смерти Вазир-Мухтара" перед нами друг декабристов, отравленный горечью их неудач. Перед нами не хрестоматийный классик,
заслуживший вечную благодарность потомства, но автор запрещенной комедии, не увидевшей ни печати, ни сцены.
Перед нами Грибоедов, у которого "в словестности большой неуспех", Грибоедов, разговаривающий со своею совестью, как с человеком."Вениамин Каверин
"Время бродило. Всегда в крови бродит время, у каждого периода есть свой вид брожения. Было в двадцатых годах винное брожение - Пушкин.
Грибоедов был уксусным брожением." Юрий Тынянов.
"Свой роман я задумал не как "романизированную биографию", а как эпос о рождении, развитии, гибели национального поэта.
Я не отделяю в романе жизни героя от его творчества и не отделяю его творчества от истории его страны"
Юрий Тынянов.
Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле.
"Свое претворение эти мысли, по сути дела восстанавливавшие в своих правах исторический случай как категорию научной историографии,
получили развитие в книге "Апостол Сергей" - в рассказе о вероятном развитии событий при успешном исходе декабристского переворота.
Здесь он стал всерьез их "разыгрывать", развернув в обширную главу, в первоначальном варианте называвшуюся кратко и просто "1826".
Я прочел ее еще в рукописи и до сих пор, по прошествии почти 20 лет, не могу забыть того чувства ошеломления, которое возникло от
неожиданности и размаха нарисованной в ней картины. Эйдельман проделал редкий эксперимент.
Прежде всего он тщательно суммировал все сохранившиеся в мемуарах и следственных материалах
показания декабристов об их планах и предположениях о том, что произойдет с ними и в стране при победе восстания черниговского полка.
И это дало ему основания выдвинуть захватывающую гипотезу состояния революционной России, совершавшей необратимые преобразования
и в то же время раздираемой внутренними смутами. ...
Словом, эпоха плотно входила в гипотетическое повествование,
убеждавшее точностью своей фактуры, своей подлинностью и конкретикой. Это был один из немногих в те годы - да и сейчас! -
опытов плодотворного применения альтернативного метода в исследовательской практике историка. Но именно это, видимо,
и насторожило издательство. В опубликованном в 1975 г. тексте книги глава оказалась сокращенной.
Правда, общий ее смысл и даже колорит сохранились, но все же она стала заметно суше, бледнее, и, что самое досадное,
к прежнему названию было добавлено слово "фантастический", хотя всем ее содержанием, всей логикой повествования автор
подводил к тому, что как раз ничего фантастического в его документально оснащенной гипотезе не было."
А.Г. Тартаковский.
Повесть об Иване Пущине.
"Единственное произведение Эйдельмана, написанное в этой, казалось бы, манере "вымышленного повествования" - повесть "Большой Жанно"...
Наверное, это и одна из самых "тыняновских" книг Эйдельмана.
Построена она... в виде "сочиненных" автором записок И. И. Пущина - композиционный прием, всецело "подсказанный"
мемуарно-эпистолярной культурой эпохи и мемуарной практикой самого Пущина. Свободно льющийся автобиографический рассказ,
его речевой поток, все его ситуации, эпизоды, характеры, сюжетные линии до мельчайших деталей пронизаны подлинным
историческим материалом. Это тот случай, когда, по словам самого же Эйдельмана, "документ ... стал не истоком романа, а его тканью".
Вымысел здесь особого рода, он документально детерминирован, документ как бы регулирует и дисциплинирует авторское воображение,
и оно настолько исторически правдоподобно, что тяготеет к вероятностному знанию, сродни научной гипотезе."
А.Г. Тартаковский.
"...Наконец седьмой солдат. Александр Иванович Одоевский, бывший конногвардейский корнет,
бывший князь - Рюрикович (впрочем, лишившись титула, Рюриковичем быть не перестает!). 35-ти летний кузен Грибоедова,
автор декабристского "Ответа" декабристов Пушкину, герой будущих стихов Лермонтова. Человек необыкновенный."
Натан Эйдельман
"...Автор этих строк, с тех пор как стал сильно прислушиваться к Высоцкому,
постоянно вспоминает одного из своих любимых героев, декабриста Лунина. Дело не в песнях, стихах - Лунин занимался другими делами;
но когда великий князь Константин, второй человек в государстве, подходит к офицерам и говорит: "Господа, вы, кажется,
на меня жаловались, ну что же, кому угодно я могу дать сатисфакцию" (он уверен, что никто против наследника престола не посмеет),-
тогда молодой Лунин выезжает на коне, снимает шляпу и отвечает: "Ваше высочество, от такой чести трудно отказаться!"
Разве тут не слышен голос Высоцкого?... Перед смертью Лунин еще заметит: "В этом мире несчастливы только глупцы и скоты";
иначе говоря, если счастье в тебе, в твоей внутренней свободе, - та непобедим. Очень"высоцкий" был человек, Михаил Лунин..."
Натан Эйдельман. "Высоцкий в контексте истории"
О "первом декабристе" Владимире Федосеевиче Раевском, его потомке поэте Анатолии Жигулине, а также о генерале Сабанееве, Александре Пушкине, о загадочном уходе из жизни императора Александра I. (IMHO, самое объективное расследование по этому вопросу.)
Книга о Николае Михайловиче Карамзине, как историке.
"История государства российского" вызывала немалый интерес и жаркие споры у современников,
в том числе Никиты Мурвьева, Николая Тургенева, Кондратия Рылеева,
Вильгельма Кюхельбекера и др.
"История для Эйдельмана была не сухим научным предметом строгих архивных изысканий, а источником творчества.
Карамзин, которому он посвятил книгу “Последний летописец”, привлекал его еще и потому,
что был одним из ведущих писателей своего времени. По мнению Эйдельмана, правильное освещение исторических событий
во всей их сложности и неоднозначности мог дать только писатель, который, кроме конкретных фактов,
обладает еще и творческой интуицией, помогающей правильно их выстроить."
Александр Городницкий.
"Эта книга - история одного класса. Класс как класс - тридцать человек;
мальчишки как мальчишки, проучившиеся вместе с двенадцати до восемнадцати лет и после никогда о том не забывшие...
Книга о друзьях. Тот, кто ее откроет, не сможет не задуматься о своем: а как же у меня, у нас все было и будет? И отчего порою именно так, как у них?
И отчего же не так?.."Натан Эйдельман
"...Мир тайных обществ, мир Пушкина; их совмещение, несовпадение, пересечение отталкивание, взаимодействие;
их великое, сложное, противоречивое историческое единство, - от о чем будет говориться в этой книге."
Натан Эйдельман. От автора.
"... Не воображали, что Лаура - наша знакомая m-me Annenkoff. Матвей Муравьев читал эту книгу и говорит, что негодяй Гризье,
которого я немного знал, представил эту уважительную женщину не совсем в настоящем виде... Увидев, что книга с бреднями имеет ход по Европе,
я должен был сказать Анненковой, что ожидаю это знаменитое сочинение. Тогда и вы прочтете, а Анненкова напишет к Александру Дюма и потребует,
чтоб он ее письмо сделал так же гласным, как и тот вздор, к которому он решился приложить свое перо." Из письма И.И. Пущина Н.Д. Фонвизиной 18.04.1841 г.
"...Вопреки уверениям Александра Дюма, который в своем романе - «Memories d'un maitre d'arme»,
говорит, что целая стая волков сопровождала меня всю дорогу, я видела во все время моего пути в Сибирь
только одного волка, и тот удалился, поджавши хвост, когда ямщики начали кричать и хлопать кнутами."
Из воспоминаний Полины Анненковой
"...напечатал в "Ревю де Пари" роман "Записки учителя фехтования", который не мог не возмутить царя [Николая I], ибо это была
история двух декабристов - гвардейского офицера Аннекова и его жены, юной французской модистки,
последовавшей за мужем в сибирскую ссылку(В романе они выведены под вымышленными именами.)... Роман был запрещен в Росии, где, разумеется,
все, кто только мог его раздобыть, читали его тайком, в том числе и сама императрица. " Андре Моруа "Три Дюма".